Усадьба. Люстра и стулья зачехлены.
Окна парадной залы заколочены до весны.
Третий год хозяйке снятся странные сны.
Всюду царят механизмы: зубчатка одна,
вращаясь, цепляет другую, пружина раскручивается, времена
меняются, на горизонте видна
заря человечества, по тропинке в снегу
бежит гимназистка, плачет: я так не смогу.
Сможешь- студент говорит. Матушке - ни гу-гу!
На столе двухэтажный сияющий самовар.
Над ним подымается мягкий облачный пар.
Варенье в хрустальной вазочке. Батюшка слишком стар.
Там, за горизонтом, река, над рекой мосток,
за мостом - настоящая жизнь, газ, электрический ток,
чугунка-железка, женские курсы, брелок
в виде цветка на цепочке поперек живота
господина профессора, сбывшаяся мечта,
квартирка, уроки детям хозяйки, опрятная нищета.
Зато ни молитвенника, ни лампадки, ни образов,
ни церковного бормотания. Есть нежеланье низов
жить по старому, будущее зовет, нужно услышать зов.
Слепорожденный мир, освобожденный труд,
вы жертвою пали, транспаранты, возгласы труб,
кумачом обитый ящик, в ящике - строгий труп.
Колонна течет, впереди солдаты смыкают ряд,
подымают ружья, сердца под прицелом горят
предчувствием мученичества. Летательный аппарат
постепенно снижается, вращаясь, гудят винты,
летчик в кожаном шлеме угрюмо глядит с высоты
на убогую, страшную жизнь, которой жаждала ты.
P.S.
Название не Бориса и не моё.